Блеск и нищета современных российских либеральных интеллектуалов

На портале «Сноб» появилось крайне показательное интервью Глеба Морева, редактора сайта Открытого университета, портала «Colta.ru», составителя книги «Диссиденты: двадцать интервью с деятелями советского диссидентского движения». Морев представляет российских либеральных интеллектуалов и причисляет себя к «российской либеральной буржуазии». Он уверен, что именно они способны найти, определить и вывести в общественное пространство «подлинных лидеров российской интеллектуальной сцены». Статус публичного интеллектуала, в его понимании, «в сегодняшних реалиях подразумевает не только умение производить высококлассные тексты, но и владеть искусством публичной речи, не стесняться направленной на тебя телекамеры».

Интервью Морева демонстрирует, что к стилистическим разногласиям с Советской властью у советских интеллигентов (Андрей Синявский) и этическим у диссидентов брежневского времени, сегодня российские интеллектуалы добавили ещё и эстетические разногласия. Именно они отличают эту публику не только в их взаимоотношениях с властью, но и с реальным народом. Они явно стараются отгородиться от «глубоко маргинальных, фриковых явлений» современной российской общественной жизни и сосредоточиться на прекрасном.  Для них «удручающе тратить время на переживание новых вариаций давным-давно описанного Пайпсом "вотчинного государства," где власть политическая сращена с экономической и неподотчетна обществу». При этом они свысока констатируют, что «так в двадцать первый век не въедешь» и что «обидно, знаете, плестись в историческом обозе».

Восемь лет назад я написала статью о российских интеллектуалах «Кризисные направляющие». В ней была поставлена под сомнение не их образованность, а их способность жить и мыслить свободно и способность что-то предложить стране, в которой они живут. Почему возникло это сомнение? По целому ряду причин. Десятилетиями российские интеллектуалы внедряли в общественное сознание представление о том, что в 1917 году последовательно произошли буржуазно-демократическая и социалистическая революции, в то время как это была страшная реакция народа на развитие капитализма после реформ 1860-х годов. В начале 1990-х годов лишь редкие голоса, к которым мало кто прислушивался, предупреждали, что в августе 1991-го никакой демократической революции не произошло, что это была лишь смена власти, поскольку не было тогда в стране никаких демократических, гражданских общественных структур, способных осуществлять государственное управление. Они же предупреждали, что нельзя проводить экономические реформы без учёта социальных и культурных особенностей страны, без осмысления того, что произошло с ней в ХХ веке, ибо в этом случае реформы снова приведут к их отторжению обществом. Однако и сегодня тот же Морев признаётся, что и в 1998 году был уверен, что дурная бесконечность была «нарушена революцией 1991 года», или революцией Гайдара. Лишь единицы пытались разобраться с результатами этнокультурного эксперимента, проведенного над народом в советское время. Понять, что «строительство социализма» – это никакая не модернизация, хотя и с чудовищными издержками, а настоящая война с народом (а интеллектуалы и интеллигенция в целом были его неотъемлемой частью), которую вела коммунистическая власть, периодически натравливая одну часть народа на другую. В результате власти удалось вытравить в народе основы христианской морали, и так не слишком в нем укорененные, лишить его хозяйственной самостоятельности, способности к независимому мышлению, заставить испытать опыт принудительного труда в сталинских лагерях. В итоге образовалось новое люмпенизированное общество, не знавшее в массе своей, что такое нормальное, цивилизованное отношение к труду, общество, в котором люди десятилетия жили в обстановке лжи и привыкли по-люмпенски относиться как к государству, так и к друг другу, общество, не представлявшее себе, что такое право и правосознание, общество, в котором изъяснялись на особом языке – смеси советского новояза с языком тюрем и лагерей, и этот язык был отражением их сознания.
В конце 1999 года российские интеллектуалы в своем большинстве с энтузиазмом поддержали выдвижение Владимира Путина. Весь цвет российской интеллигенции собрался тогда в «Президент-отеле», продемонстрировав общественную поддержку закулисному решению, озвученному Борисом Ельциным. 

Все 2000-е ушли не на создание свободной социальной субстанции, в которой только и возможны реальные (а не фиктивные) демократические институты, а на её подавление и на усиление действующей власти. Большинство же интеллектуалов либо снисходительно взирало на театр абсурда под названием «суверенная демократия», либо так или иначе в нём участвовало.

И только после протестов 2011–2012 годов, по словам Морева, «интеллигенция окончательно разругалась с Путиным». А после захвата Крыма отгородилась от него в уютном междусобойчике в полной уверенности, что и сегодня культурный мейнстрим остаётся «либеральным» и что «их нынешние противники (патриоты) в силу чудовищно низкого культурного и профессионального уровня не могут предоставить» им никакой альтернативы.

На что надеются эти люди в России? А надеются на то, что появится кто-то типа «развязного социалистического публициста Николая Ленина» и режим падёт. А «когда необходимость поддерживать режим личной власти с помощью тотальной дезориентации общества отпадёт, всё моментально вернётся на круги своя. Репин с его картиной останется в учебниках, Солженицын в школьной программе, "Щелкунчик" в театральной, памятники Грозному, Сталину, да и Ленину, снесут, а газета "Завтра" из студии телеканала "Россия-1" вернётся на своё место на пыльном лотке при входе в метрополитен». И тогда российские либералы-интеллектуалы все в белом выйдут на историческую сцену. Но что эти люди, если останутся живы после падения режима, смогут предложить стране, если сами ничего не поняли и ничему не научились? Этот вопрос перед ними даже не возникает. Они по-снобистски уверены, что смогут. O, Sancta simplicitas! И бедная-бедная Россия!