Навальный, Явлинский и «борьба с угрозой нацизма» как спецоперация Кремля

При всём моём критическом отношении к деятельности Алексея Навального (читатель может убедиться в этом, ознакомившись со статьями по тегу «Навальный») я не могу согласиться с пафосом разоблачений его в нацизме. Прежде чем перейти к существу дела, замечу, что не вижу в нём второго «Ельцина» и вообще человека, который может прийти на смену президенту Путину, а потому, честно говоря, не вижу особого смысла обсуждать его политические взгляды.

Однако жаркие споры вокруг «нацизма» Навального актуализировали проблему кремлёвской спецоперации, которую я ещё в 2013 году обозначила как «борьба с угрозой нацизма». Обвиняя Н. в «нацизме», авторы, как правило, опираются на высказывания Валерии Новодворской и бывшей соратницы Н. по «Яблоку» Энгелины Тареевой. А Григорий Явлинский ещё и привлёк в свои союзники Мераба Мамардашвили, в частности его высказывание 1989 года «Если мой народ пойдет за Гамсахурдиа, я пойду против своего народа». Однако у Мамардашвили есть и другие высказывания по национальному вопросу. Так, в своей теоретической статье «Нигилизм и национальный вопрос» («Литературная газета», 6 марта 1991 года) он назвал национальные движения формой, в которой рождается гражданское общество, решаются проблемы гражданских свобод. Или, как говорили римляне, делается res publica – общее дело.

И вот здесь мы выходим на проблему полного непонимания проблемы «гражданского национализма», когда легко ставится знак равенства между «гражданским национализмом» и «нацизмом». Именно этим воспользовался Кремль, запустив спецоперацию «борьба с угрозой нацизма», на удочку которой, на мой взгляд, попались и весьма достойные российские интеллектуалы. А далее я перейду к основным положениям своей статьи 2013 года, которую так и назвала «"Борьба с угрозой нацизма" как спецоперация Кремля».

Подчеркну, что, на мой взгляд, Алексей Навальный – типичный российский государственный националист с очевидным уклоном в бытовой этнический национализм. В этом он ничем не отличается ни от представителей российской власти, ни от её элиты, ни от  большинства так называемой прогрессивной общественности.

Государственные националисты — это великодержавники, разделяющие ценности русского фундаментализма. Среди них: а) представление о том, что русский народ может быть только государственным народом и носителем особого «культурного кода», особой нравственности и особого чувства справедливости, б) отрицание бездуховного Запада как модели общественного развития, в) видение России как империи и великой державы и г) уверенность в её особой исторической миссии. 

Со времен татаро-монгольского ига московские князья, получая ярлык на княжение, управляли своей территорией по принципу завоевателей, оккупантов, что постепенно стало государствообразующей российской традицией. Постепенно и древнерусский этнос сменился великорусским, а главной ценностью российской цивилизации стали не народ, не общество, не свобода, а самодержавие, деспотизм и подчинение верховной власти. Этот государственный национализм получил свое законченное выражение при Сталине, особенно после Победы во Второй мировой войне. 

Вот почему Кремль с приходом во власть Владимира Путина взял за основу «сборки» российского народа именно Победу, а во внешней политике, в первую очередь в отношениях с бывшими советскими республиками, решения Нюрнбергского трибунала о борьбе с нацизмом. За последние 20 лет в результате агрессивной и целенаправленной пропаганды антизападничества, великодержавия и огламуренного Сталина-государственника государственный национализм вошёл в плоть и кровь российского общества. Кремль на удивление быстро внедрил в сознание населения России не только чувство обреченности быть государственным народом, полностью зависимым от верховной власти, но и ощущение безальтернативности своей исторической судьбы. Конечно, эта успешность была исторически обусловлена: представление о том, что Россия окружена врагами, а потому должна сплотиться вокруг верховной власти и утверждать в мире свой статус великой державы, созвучно базовым представлениям народа о стране и окружающем мире. 

В стратегическом видении государственного национализма Кремля русский народ может быть только подданным верховной власти. Поэтому в России народ – не nation в западном смысле этого слова, поэтому не народ, а государство здесь — ценность самого высокого уровня. Власть здесь не civil service, а демиург, освящаемый к тому же государственным православием. А потому в этой картине мира никакая федеральная структура не свойственна российскому государству. Его идеал — только централизованное и только унитарное государство. Здесь власть была заодно с самыми разными представителями так называемой элиты страны. Среди них — системные либералы во главе с Анатолием Чубайсом с его заявлением о либеральной империи. Националисты, в большинстве своем имперцы, взгляды которых выражают Сергей Кургинян и Максим Калашников. Левые, позиция которых ясно представлена в заявлении писателя Захара Прилепина: «Русский империализм — и есть мой национализм». Да и оппозиционная общественность во главе с Алексеем Навальным не выходила на улицу с требованием соблюдать 1-ю статью конституции, в которой записано, что Россия является «демократическим федеративным правовым государством».

Последовательно возвеличивая государственный национализм, власть в то же время блокировала сколько-нибудь разумное обсуждение проблемы «гражданского национализма». В ответ на пробуждение русского национального самосознания она и разработала настоящую спецоперацию под прикрытием «борьбы с угрозой нацизма», пугая общество распадом страны и неконтролируемым ростом русского фашизма/нацизма. Эта спецоперация решала для Кремля несколько принципиальных задач:

Во-первых, она дезориентировала общественное мнение тем, что намеренно идентифицировала не только всплески этнического национализма, но и робкие зачатки гражданского национализма в стране с фашизмом/нацизмом, внедрив таким образом в общественное сознание существование серьезной угрозы нацизма. Для этой цели власть не гнушалась поддерживать в качестве пугала откровенно фашистские группировки и акции. Под предлогом борьбы с ними в Уголовный Кодекс была внесена 282-я статья, изначально предполагавшая самое широкое её толкование. При поддержке спецслужб проходили акции ДПНИ, «русские марши», которые тоже способствовали внедрению в массовое сознание идеи об опасности любых проявлений национализма. При этом верховная власть воспринималась как единственная надежная гарантия защиты от появления русского фашизма/нацизма. 

Во-вторых, «борьба с угрозой нацизма» стала ответом на формирование национального самосознания в бывших союзных республиках, ныне ставших суверенными государствами, прежде всего в Украине, Эстонии, Латвии и Литве. На этот «фронт» были брошены Александр Дюков, Владимир Симиндей и другие псевдоисторики специально созданного фонда «Историческая память» и им предоставлен самый широкий доступ к материалам центрального архива ФСБ. Целью их сочинений, стало разжигание розни между силами национального возрождения этих стран и просоветскими/пророссийскими силами. В них проводилась просталинская версия как начала Второй мировой войны, так и послевоенного устройства союзных республик бывшего СССР и стран Восточной Европы. В рассмотрении самых сложных и болезненных сюжетов для исторического самосознания народов этих стран историки фонда «Историческая память» крайне агрессивно пропагандировали интерпретацию советских/российских спецслужб, следуя букве и духу документов НКВД/МГБ того времени. 

В-третьих, «борьба с угрозой нацизма» стала ответом на незаконченную и поверхностную десталинизацию конца 1980-х — начала 1990-х годов. Все эти 20 лет власть внедряла в массовое сознание клише, что никакое сравнение сталинизма с нацизмом недопустимо. С этой же целью была создана организация «Мир без нацизма», задача которой закрепление этого постулата уже и в мировом общественном мнении.

Наконец, «борьба с угрозой нацизма» — это ответ на поиски правды о Второй мировой войне, в том числе и о настоящих виновниках её развязывания. Это закрепление просталинской версии начала войны. Сегодня независимые исследования по истории Второй мировой войны стали уже уголовно наказуемыми.

Печально, но факт: спецоперация Кремля по «борьбе с угрозой нацизма» так и осталась  вне поля зрения «прогрессивной общественности». Отсюда следует закономерный вывод о том, как далека Россия от возможности изменения традиционной российской системы взаимоотношений власти и общества, от развития гражданского национализма и от превращения её народа из объекта в субъект собственной истории, в гражданскую силу, способную самостоятельно распоряжаться своей судьбой.