Послесловие к обсуждению текста от 6 октября

Как одну из теоретических возможностей изменения российской властной «матрицы» Евгений Данилов рассматривает «появление на арене какого-то суперпублициста, который глаголом доберется до сердца каждого индивида. (Можно вести также речь о пророке или о втором пришествии И.Х.)», хотя и добавляет при этом, что «вероятность такого явления стремится к нулю».  Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, сегодня такого суперпублициста не пропустит «прогрессивная общественность» – ни российская, ни западная, которая в современном мире сама каждодневно демонстрирует примеры тоталитарного поведения. Во-вторых, даже Иисус Христос за три года постоянного общения со своими избранными учениками не смог обратить их в свою веру. Понадобилось ещё 40 дней его явления им после Воскресения и дополнительное крещение Духом Святым.

Вопрос к читателям: Можно ли выйти за пределы российской властной «матрицы»? Если да, то как?

В тексте от 28 сентября рассматривался вопрос о понятиях: «государство» в западном смысле, которое в России так и не сложилось, и «власть». В России исторически возникло не государство – «state», не государство как «civil service», избираемое гражданами и им подотчётное, а власть – «power», власть как демиург, которая не ответственна перед народом, населяющим страну, а если и делает что-то для него, то только исходя из собственных прагматических соображений. Обсуждение закономерно повлекло следующий вопрос: «Почему в России нет государства? Какое-то все равно есть.

России нужна не демократия, а правовое государство

В конце февраля два интернет-издания «Ежедневный журнал» и «Новые известия», возможно в преддверии российских «выборов», перепечатали текст доклада Владислава Иноземцева 2015 года под названием  «Пять причин, по которым невозможна демократия в России».

Доклад всколыхнул общественность, что побудило и меня внимательно прочитать этот текст.

Пять причин, которые сформулированы Иноземцевым, – это история, культ личности, ресурсная экономика, имперский менталитет и коррупция. На первый взгляд, всё правильно. Но это на первый взгляд. Попробую сформулировать свои претензии.

Возможна ли российская идентичность без великодержавия?

В продолжение дискуссии, развернувшейся после предыдущего поста предлагаю отрывок

из интервью украинской газете «День», которое я дала в августе 2015 года. Полностью вопрос звучал так: Почему, на ваш взгляд, подавляющее большинство деятелей, считающих себя российской гражданской оппозицией, якобы не согласной с политикой власти, не готово отказаться от великодержавия как одной из составляющих своего мировоззрения? Возможна ли вообще российская идентичность без великодержавия?

Федерация как идея выживания России

29.08.2013

Все сегодняшние разговоры о перспективах развития страны вертятся, как правило, в рамках одной парадигмы — видения России как унитарного государства, — великой державы, желательно в виде обновленного СССР или хотя бы в виде Евразийского союза. Так думают не только сторонники нынешней власти, но и ее противники. Вот, к примеру, позиция члена координационного совета так называемой несистемной оппозиции Владимира Тора, позиционирующего себя русским православным националистом: «Я убежден, — говорит он, — что главной целью внешней политики России в XXI веке должно быть мирное и добровольное воссоединение в единую семью трёх братских народов — русских, украинцев и белорусов». 

Отсюда постоянная ностальгия по «великому проекту» — СССР, постоянное прославление Победы и Сталина-государственника, при котором этот великодержавный проект достиг своего могущества. Отсюда планы укрепления российского унитаризма в виде государственного устройства даже более жесткого, чем Советский Союз. 

Предполагается, что таким образом удастся гарантировать невозможность еще одного распада страны, подобного тем, что произошли в 1917-м и 1991-м. Некоторые деятели партии «Единая Россия» уже сегодня вынашивают предложения национальным элитам республик, находящимся в составе Российской Федерации, подумать об отказе от своего формально автономного республиканского статуса и считаться лишь территориальной частью единого государства. 

Однако и так называемая прогрессивная общественность не слишком озабочена поиском альтернативы унитарному государственному устройству. Почему? Да потому, что она в целом разделяет ценности российского великодержавия, означающего оккупационную власть центра в отношении регионов и подвластного ему населения. Вот, к примеру, позиция редактора «Независимой газеты» Константина Ремчукова, высказанная им сразу после признания российским руководством независимости Абхазии и Южной Осетии: «Мне кажется, что без принятия всенародным референдумом новой Конституции, превращающей Россию в унитарное государство, в долгосрочной и даже среднесрочной перспективе единство страны будет сохранить очень трудно». 

Можно сколько угодно рассуждать о необходимости честных конкурентных выборов, независимого суда, свободного телевидения, искоренения коррупции и даже выборов губернаторов, но в традиционных рамках российского унитарного государства они так и останутся фикцией. Альтернатива — это отказ от великодержавия и переформатирование страны по федералистскому принципу национально-государственного устройства с вытекающими отсюда основами внутренней и внешней политики. Для начала требуется провозгласить федерализм, записанный в Конституции, реально действующим принципом. Определить полномочия центральной власти. Вернуть выборы губернаторов. Дать регионам финансовую самостоятельность и право иметь собственную полицию, которая будет защищать подведомственное ей население и таким образом зависеть от него. Открыть дорогу малому и среднему бизнесу. Защитить законом предпринимателя и право частной собственности. 

Федералистский принцип национально-государственного устройства совсем не означает призывов к распаду страны. Наоборот, реализация этого принципа предполагает наличие сильного центра, которому регионы делегируют полномочия для представления своих интересов на международной арене и для определения основных направлений развития страны. Такой принцип государственного устройства сразу изменит оккупационный характер российской государственности. Государственное устройство, предполагающее независимость регионов и их добровольное объединение для решения общих задач, представляется как раз наиболее органичным для стран с такой огромной территорией, как Россия. Это не означает и отказа от нормального стремления видеть свою страну великой державой. Но только тогда, когда народ будет не подвластным населением, а хозяином своей страны, региона, в котором живет, понятие «великая держава» наполнится совсем иным содержанием, означающим величие страны, а не безграничность власти правящей верхушки.

Конечно, переформатировать национально-государственное устройство страны по федералистскому принципу следовало бы гораздо раньше, сразу после августа 1991-го, когда центральная власть имела карт-бланш народа на реформы. Однако тот исторический шанс бездарно упущен. Я сильно сомневаюсь в том, что у Бориса Ельцина и его тогдашних советников вообще был какой-то потенциал для претворения в жизнь федералистского проекта государственного устройства страны, как думает Алексей Широпаев. 

Что же касается реальной практики новой российской власти, то ею нанесен огромный ущерб самой идее федерализма. Вместо четкого разграничения полномочий центра и регионов во времена Бориса Ельцина были неясная позиция Кремля и соревнование амбиций с местной властью, закончившееся войной в Чечне и закреплением монополии института президентства. А с середины 1990-х верховная власть поставила задачу поиска объединяющей народ «национальной идеи». Тогда же и началась спецоперация по внедрению образа Сталина-государственника в общественное сознание.

Полагаю, что слишком оптимистично и другое заявление Широпаева о том, что «объективно дело идет к тому, что Россия перестанет быть империей, а, мы, русские — имперским народом». К сожалению, сегодня ситуация осложняется не только тем, что дискурс федералистского государственного устройства существует лишь на периферии общественного сознания. И не только тем, что за прошедшие десятилетия со времени распада Советского Союза многократно усилились как криминализация власти, так и деградация общества.

Положение усугубляется еще и тем, что в истории России нет прецедента перехода к федерализму. Не с чего брать пример и не к чему возвращаться. Был лишь факт обсуждения такой возможности, но и он крайне искаженно представлен в исторической литературе. В 1922-1923 годах, когда создавался Советский Союз, победило большинство Коммунистической партии, принявшее в качестве программы союзного строительства сталинский план автономизации. Единственная уступка, на которую пошел тогда Сталин, — это замена в нем РСФСР на СССР. В результате все национальные республики стали частью единого союзного государства и подпали под диктат центральной власти. Для утверждения своей политики Сталину и не требовалось особых усилий: великодеpжавие было (и до сих пор остается!) основанием политико-культуpного менталитета наpода России. Если в pезультате Октябpьского пеpевоpота страна сделала шаг к Азии (вместо шага к Европе), то следующий шаг был сделан в pезультате создания СССР. Имея один ЦК, одно Политбюpо, объединенное ГПУ, назначенных из центpа местных pуководителей, действовавших по секpетным диpективам из Москвы, паpтийная веpхушка могла без всяких пpепятствий пpоводить политику укрепления и ужесточения диктатуры азиатского типа. Так 30 декабря 1922 года и была заложена мина замедленного действия, взорвавшаяся в 1991 году. Исчезла скрепляющая Союз «вертикаль» партийного аппарата — и страна распалась. 

Против СССР как унитарного государственного образования в 1922-1923 годах выступила лишь небольшая группа большевиков во главе с Владимиром Лениным. Причем это были в основном представители национальных меньшинств — Буду Мдивани, Филипп Махарадзе, Христиан Раковский, Георгий Сафаров, Николай Скрыпник, Мирсаид Султан-Галиев и некоторые другие. Особо следует отметить позицию Михаила Фрунзе, который на февральском пленуме ЦК 1923 года предлагал «подтвердить в категорической форме необходимость отделения органов управления Союза республик от существующих органов РСФСР». 

Таким образом, Ленин и его немногочисленные союзники пытались отстоять государственную независимость республик, в том числе и РСФСР, исходя из представления будущей федерации союзных республик как объединения государств, организованных по советскому типу. Сталин же, наоборот, стремился к тому, чтобы полностью подчинить республики наднациональным органам Союза, рассматривая федерацию как единый государственный союз. Если Ленин предлагал закрепить за центральной властью прежде всего полномочия в военной и дипломатической областях, то Сталин, наоборот, концентрировал все полномочия в Москве. Для него оптимальное государство — это то, при котором «все стянуто в единое». Только такое государство может быть «колоссальным, сколоченным экономически и политически связанным» и «может пугать и держать в страхе врага». Величие государства для Сталина — это власть, руководство, кадры и тотальное закрепощение подданных. 

Яснее всего тогдашнее противостояние со сталинским большинством выразил Раковский: «Вместо того, чтобы выработать действительную федерацию, которая обеспечивала бы для всех одинаковые условия революционного строительства, объединяла бы рабочий класс всех национальностей России на основе равноправия, данный проект (сталинский — И.П.) игнорирует, что Советская федерация не является однородным национальным государством». И далее Раковский не только заявил, что «союзное строительство пошло по неправильному пути», но и назвал национальный вопрос одним из тех «вопросов, который сулит гражданскую войну». А общую обстановку на XII съезде РКП(б) в апреле 1923-го во время обсуждения вопроса о национально-государственном строительстве охарактеризовал Карл Радек: «Партия как таковая курса по национальному вопросу еще не проходила... Большинство партии не понимает значения этого вопроса». Если заменить здесь «партию» на «общество», то получится характеристика современной российской ситуации. Диагноз не изменился и спустя 90 лет.

История противостояния небольшой группы большевиков сталинскому курсу на великодержавие развивалась на фоне болезни Ленина, его изоляции, попыток отчаянного сопротивления и предательства соратников. В январе 1924-го наступила смерть, обстоятельства которой до сих пор вызывают немало вопросов. Что касается его единомышленников по национальным проблемам, то все они были переведены на другую работу, а затем репрессированы.

Сегодня вопрос о федералистском будущем России — это уже вопрос выживания страны и сохранения ее национальной идентичности. Вопрос сегодня стоит так: или великодержавие или Россия! Или будущее страны или ее окончательная деградация.

http://rufabula.com/articles/2013/08/28/federation-as-survival

Модерни за веревочку

24.11.2009

На днях "Новая газета" опубликовала интервью с отцом российской номенклатурной приватизации Егором Гайдаром, в котором он, в частности, высказался по поводу возможных вариантов будущего развития России в условиях мирового финансового кризиса: "Власть, которой раньше даже не требовалось масштабных манипуляций, чтобы регулярно побеждать на выборах, может пойти двумя путями. Первый — ужесточение режима, второй — постепенная либерализация". Основной задачей либерализации Гайдар назвал не решенную до сих пор проблему разделения власти и собственности. 

Ответ на вопрос о будущем страны дал прошедший в Санкт-Петербурге XI съезд правящей партии "Единая Россия". Эта партия новой российской номенклатуры, у которой теперь не только власть, но и собственность, торжественно провозгласила своей идеологией российский консерватизм. Что это означает? А то, что нынешний кремлевский режим ни с кем своей властью делиться не собирается, а будет продолжать идти по пути дальнейшего ужесточения. Конечно, во имя России, сохранения ее целостности и традиций. Следует, правда, добавить - традиций деспотизма и несвободы. Потому что краеугольный камень российского консерватизма – это власть, которая действует в своей стране как оккупант на завоеванной территории, подчиняя народ и закрепощая его. 

Объявляя себя правопреемницей Советского Союза, современная власть таким образом продолжает традиции не только российского самодержавия, но и диктатуры коммунистической номенклатуры. Признаки оккупационной власти – всепроникающие спецслужбы, внутренние войска для защиты от населения, региональные наместники, подчиняющиеся приказам из центра. 

А как же быть с модернизацией, провозглашенной президентом Медведевым? Сочетается ли с ней идеология российского консерватизма? Вполне! Так же, как эта идеология сочеталась со строительством "социализма". Кстати, при Сталине термин "модернизация" не употреблялся. Его ввели в оборот в отношении сталинского СССР современные западные историки, а затем взяли на вооружение и российские. Однако уже в 1930-е годы были люди, понимавшие действительный смысл этой модернизации. "Власть, власть и еще раз власть", – так писал о социализме немецкий философ и историк Освальд Шпенглер. "Модернизация" в послании Медведева несет ту же смысловую нагрузку – укрепление действующей власти. Кто будет отрицать, что придание современного флера происходящему в стране сделает эту власть еще прочнее? 

А если представить, что власть выбрала путь постепенной либерализации, о которой говорил Гайдар? Это означало бы, наоборот, расставание с российским консерватизмом и превращение российской "власти", стоящей над обществом, в "государство" европейского типа, служащее интересам общества. На этом пути в первую очередь потребовались бы следующие шаги: 1) реорганизация спецслужб по образцу европейских стран, 2) ликвидация внутренних войск, 3) возвращение выборов губернаторов, 4) юридическое закрепление права частной собственности. Эти действия изменили бы отношения власти и общества кардинально, а законное право на частную собственность, охраняемое государством, дало бы обществу шанс постепенно преодолеть патерналистскую зависимость от центральной власти. 

Но самое главное – движение в этом направлении могло бы стать мощнейшим фактором выздоровления общества, превращения его из криминального в нормальное. Не говоря уже о том, что за свою собственность и свободу распоряжаться ею человек стал бы бороться, осознав их неразрывную взаимосвязь. Весьма показательно, что в 1990-е годы демократы этому не придавали значения и не связывали два понятия. "Cвободы, верно, хватало, собственность активно делили-cозидали, но вот дураков, задумывающихся о "законности", что-то я не встречал", - вспоминает Леонид Радзиховский. 

Заметьте, президент-юрист Медведев не сказал ни слова о необходимости закрепления права на частную собственность. Не прозвучало никаких гарантий малому и среднему бизнесу, что составляет основу любого здорового общества. Такие гарантии позволили бы легализоваться и крупному капиталу, и это могло бы иметь благоприятные для страны последствия. Возможно, крупный капитал стал бы, наконец, добровольно работать на ее благо, а не вкладываться в дорогостоящие проекты в других странах. Но ничего такого Медведев не предложил мифическому "медведевскому большинству". Вывод можно сделать только один: нынешнему криминальному режиму проще держать частную российскую экономику в тени под колпаком спецслужб и собирать с нее дань так же, как с государственных предприятий. То, что общество при этом еще больше криминализуется, значения не имеет – криминальным обществом даже легче управлять. Оно не будет сопротивляться, потому что все чувствуют себя виноватыми.

А певцы режима будут "тискать романы" о новом этапе демократизации страны. Кстати, один из них недвусмысленно уповает на содействие журналистов, назвав их главным модернизационным классом. 

http://grani.ru/opinion/m.162542.html